У папы хорошее настроение, папа умиляется поезду.

– Какая прелесть! У него есть маленький брандспойтик! И маленький ледорубик! А внутри, наверное, лежит игрушечный трупик Троцкого!

Макс и папа хохочут, мы с мамой сердито смотрим на них, справедливо полагая, что не стоит растрачивать интеллект на шутки подобного рода.

– Хочешь покататься, Женя? – спрашивает Максим. Заискивает, точно. Я догадываюсь, что он хочет дать храпака в вагончике, раз уж ему не дали поспать в тележке. Дитё, какое дитё. У меня свой план, поэтому я киваю:

– Хочу покататься.

Мы с трудом втискиваемся в вагончик, пятилетние соседи смотрят на нас, огромных и великовозрастных, со страхом и едва ли не со слезами. Макс платит за десять кругов и откидывается на спинку скамейки. Глаза закрыты, голова безвольно покачивается на поворотах поезда.

Завидую брату за то, что он умеет уснуть где угодно, в любом положении. Мне вот даже в постели это далеко не всегда удаётся. Вместо того чтобы спать, я борюсь с собственным мозгом. Он, видите ли, думает, ещё не все мысли за день передумал, особенно неприятные, которые я в дальний угол закладывала.

Я мрачнею и чувствую, что если сейчас не выйду из поезда, то буду тоже пытаться заснуть. То есть сидеть и думать, думать, думать так, что голова готова лопнуть. Кстати, если бы голова действительно лопнула, это был бы неплохой выход из сложившейся ситуации.

Ситуация похожа на подготовку к контрольной по физике, когда ты всё учишь, учишь-учишь, от корки до корки учебник выучишь, а потом тебе дают задачу в том духе, что одна синяя белка летела направо, а другая в Одессу, вычислите объём шара. И ты сидишь: что? Какой шар? Где я? Какая это вселенная? Мы же всё изучали, где я упустила момент?

Вот именно, момент уже один раз упущен, так что нечего зевать теперь. На финале очередного круга я встаю и вылезаю из вагончика через окно, пока мамы высаживают тормознутых пятилеток.

Извини, Макс, воссоединение семьи и всё такое, но я очень хочу сейчас побыть одна, а то последние полгода совсем нет такой возможности. Вы меня постоянно пасёте.

Я сворачиваю в тот угол, где мегамолл перестраивается. Целая улица никем не занятых бутиков. Много стеклянных стен, пустоты и бетонной крошки. Кое-где сиротливо висят старые вывески тех, кто отсюда съехал. Как раз подходящее для меня место, где и недострой, и старьё, ничего настоящего, ничего про сейчас.

Надеюсь, тут есть туалет, а то мне плохеет. Я заворачиваю за угол, вижу знакомые кафельные стены. Двигаюсь к ним. Тут что-то несётся у меня под ногами, что-то жужжащее, ударяется об стену и забегает в туалет. Так быстро, что я даже не успела рассмотреть, что это такое. Я даже почти решила, что всё мне привиделось, испугалась и сделала шаг назад. Врезалась в кого-то.

Кто-то ругнулся за моей спиной высоким голосом. И говорит:

– Удрал, собака.

Значит, мне это бегущее не показалось.

– Пацан, это твоя игрушка? – я поворачиваюсь, ожидая увидеть одного из завсегдатаев мегамолла, которые целыми днями тюленят на диванах, опустив капюшоны худи до самых носов.

Но вижу я бородатого дядьку в рубашке с короткими рукавами. Гавайская, кажется, так она называется. Только у него не пальмы нарисованы, а что-то ещё такое разлапистое. Или это всё же пальмы? Больше напоминают шестерёнки на ножках. Очень абстрактная картинка, только закат похож на настоящий.

– Достань, пожалуйста, раз всё равно в туалет идёшь, – говорит дядька. Говорит вроде бы вежливыми словами, а тон почти приказной.

– А я подумаю, – говорю. Вот ещё, будет он мне указывать, что делать. Игрун великовозрастный.

– Он в женский укатился, – объясняет бородач, как будто я и без него не поняла.

– И что, там на двери печать, которая мешает войти демонам?

– Может, это для тебя единственный шанс принести кому-то пользу, – говорит бородач и скрещивает руки на груди.

Вот сейчас я вообще не поняла. Мой рот уже полон слюны, я фактически воды в рот набрала.

– Что толку от вас, лежащих целыми днями на диванах? Смотрите в свои смартфоны и ни малейшего желания заняться делом. Сколько я пробовал звать… Теперь думаю, не звать надо, надо выходить.

Про «выходить» я не поняла, а про «лежать на диванах целыми днями» он фактически мои мысли прочитал.

Вот так, он ещё и моими мыслями теперь будет говорить. А вообще лицо смутно знакомое. Я прекращаю размышлять над этим и отправляюсь в туалет. В конце концов, интересно посмотреть, что там за штука.

Оно убежало в угол крайней кабинки и скребётся. Хорошо, что в туалете никого, а то сейчас бы женщины побежали звать санэпидемстанцию. Очень на крысу похоже. Кстати, может, это крыса механическая? Стальная крыса. Я решаю сначала сделать свои дела и захожу в соседнюю кабинку. В крайнюю стесняюсь зайти почему-то. Пока я сижу и размышляю о смысле жизни, поскрёбывание превращается в скрежет, тоненький и жалобный. Потом замолкает совсем. Оно там сломалось, похоже.

Мне не по себе. Я собираюсь с духом и всё-таки захожу в кабинку, из которой скрежетало. Ёршик опрокинут, голубая лужа чистящего средства разлилась по кафелю. Из-за унитаза, из-под трубы, торчат тонкие металлические ноги. Согнутые спицы или что это? Скрепки? На концах ног странные чёрные подушечки.

Вынимаю из-за трубы. Хорошо, что оно больше не дёргается.

Оно не больше моей ладони и, фу, противное какое-то. Похоже на насекомое. Шесть ног. Нет корпуса, только металлическая рамка. Вместо башки батарейка. Батарейку залило чистящим средством. Так что оно теперь дохлое. Не могу заставить себя сказать – сломанное.

Больше всего оно похоже на таракана. Таракан, пусть будет таракан, назовёшь непонятное понятным, и оно уже кажется не таким опасным.

Самое непонятное – подушечки на лапах, это не просто пластмасски, а чёрные человеческие ручки, с пальцами и всё как полагается. Где-то я встречала такие ручки, даже трогала.

И как я теперь докажу, что это не я сломала?

Я кладу сломанное существо рядом с собой на раковину и тщательно мою руки. Потом тщательно сушу. Потом беру мокрое существо, и у меня опять мокрые руки.

Надо выходить. Чувака нет. Я оглядываюсь, пытаюсь сообразить, куда именно он мог пойти. Но везде пустота. Только бетонная крошка, треснувшая плитка и пустые стеклянные бутики. Меловые следы на прозрачных стёклах, будто здесь трепыхалась птица и мазала крыльями в окна.

Я кричу некоторое время, зову: «Бородач», «Эй», «Вылазь», «Можно мне на дом поиграть?» Никто не отвечает. Я бреду в сторону цивилизации. Одной рукой я держу таракана, другой пересчитываю мелочь, вынутую из кармана джинсов. Мне хватит на пиццу?

Почти возле самого фуд-корта я натыкаюсь на Макса, он разъярён.

– Где ты была?

– В туалет ходила, имею право. Хватит меня пасти.